Я зрел во сне, что будто умер я.
Душа, не слыша на себе оков
Телесных, рассмотреть могла б яснее
Весь мир — но было ей не до того:
Боязненное чувство занимало
Её. Я мчался без дорог; пред мною
Не серое, не голубое небо
(И мнилося, не небо было то,
А тусклое, бездушное пространство)
Виднелось, и ничто вокруг меня
Различных теней кинуть не могло,
Которые по нём мелькали.
И два противных диких звука,
Два отголоска целыя природы,
Боролися — и ни один из них
Не мог назваться побежденным. Страх
Припомнить жизни гнусные деянья
Иль о добре свершенном возгордиться
Мешал мне мыслить, и летел, летел я
Далёко без желания и цели —
И встретился мне светозарный ангел
И так, сверкнувши взором, мне сказал:
«Сын праха — ты грешил, и наказанье
Должно тебя постигнуть, как других:
Спустись на землю — где твой труп
Зарыт, ступай и там живи, и жди,
Пока придет Спаситель, — и молись...
Молись — страдай... и выстрадай прощенье...»
И снова я увидел край земной,
Досадой вид его меня наполнил,
И боль душевных ран, на краткий миг
Лишь заглушенная боязнью, с новой силой
Огнём отчаянья возобновилась.
И (странно мне) когда увидел ту,
Которую любил так сильно прежде,
Я чувствовал один холодный трепет
Досады горькой — и толпа друзей
Ликующих меня не удержала,
С презрением на кубки я взглянул,
Где грех с вином кипел, — воспоминанье
В меня впилось когтями — я вздохнул
Так глубоко, как только может мертвый, —
И полетел к своей могиле. Ах!
Как беден тот, кто видит наконец
Своё ничтожество и в чьих глазах
Всё, для чего трудился долго он, —
На воздух разлетелось...
И я сошёл в темницу, узкий гроб,
Где гнил мой труп, — и там остался я;
Здесь кость была уже видна, здесь мясо
Кусками синее висело, жилы там
Я примечал с засохшею в них кровью...
С отчаяньем сидел я и взирал,
Как быстро насекомые роились
И поедали жадно свою пищу.
Червяк то выползал из впадин глаз,
То вновь скрывался в безобразный череп,
И каждое его движенье
Меня терзало судорожной болью.
Я должен был смотреть на гибель друга,
Так долго жившего с моей душою,
Последнего, единственного друга,
Делившего её земные муки, —
И я помочь ему желал — но тщетно:
Уничтоженья быстрые следы
Текли по нём — и черви умножались,
Они дрались за пищу остальную
И смрадную сырую кожу грызли;
Остались кости — и они исчезли,
В гробу был прах... и больше ничего...
Одною полон мрачною заботой,
Я припадал на бренные останки,
Стараясь их дыханием согреть...
О, сколько б я тогда отдал земных
Блаженств, чтоб хоть одну — одну минуту
Почувствовать в них теплоту. Напрасно,
Они остались хладны — хладны как презренье!
Тогда я бросил дикие проклятья
На моего отца и мать, на всех людей, —
И мне блеснула мысль (творенье ада):
Что, если время совершит свой круг
И погрузится в вечность невозвратно,
И ничего меня не успокоит,
И не придут сюда простить меня?..
И я хотел изречь хулы на небо —
Хотел сказать ........
Но голос замер мой — и я проснулся.